Интервью с Исаном Рустемом

23.01.2020

Уже на следующей неделе состоится премьера спектакля «Смерть и девушка». Эту постановку наша современная труппа выпускает совместно с хореографом Исаном Рустемом.

Исан Рустем — хореограф-резидент танцевального театра в Портленде в США, совмещающий эту должность с работой хореографа-фрилансера в нескольких европейских театрах.

За плечами Исана учеба в Школе балета и современного танца Рамбер в Лондоне, сотрудничество со знаменитыми хореографами современности, а также несколько побед на хореографических конкурсах.

О своем творчестве Исан рассказал в передаче «Видеть музыку. Слышать танец» на Радио «Культура» в беседе с директором театра «Балет Москва» Еленой Тупысевой.

Мы публикуем самые интересные фрагменты беседы, полную версию которой можно послушать тут.

Исан Рустем для кампании Whim W’Him

Е: Исан, ваш творческий путь начался с сотрудничества со знаменитым британским хореографом Мэтью Борном. Расскажите об этом опыте и о том, повлияло ли это сотрудничество на вас как на начинающего хореографа?

И: Наша встреча с Мэтью произошла самым невероятным образом. Тогда я еще не закончил учебу в балетной школе Рамбер, мне было 14 лет. Я учился на последнем курсе. Нам разрешалось принимать участие в кастингах. Я услышал, что Мэтью Борн проводит кастинг, кажется, это было “Лебединое озеро”. Мне захотелось попробовать, а познакомиться лично с Мэтью для меня вообще мечтой. И я поехал на кастинг. 

SWANLAKE by Bourne, Choreography - Matthew Bourne, Designs - Let Brotherston, Lighting - Paule Constable, New Adventures, 2018, Plymouth, Royal Theatre Plymouth, Credit: Johan Persson/

Балет «Лебединое озеро» | хореограф Мэтью Борн

Я даже не надеялся, что я дойду до финала этого просмотра, ведь там были сотни участников. Постепенно людей вокруг становилось все меньше, а я продолжал. В самом конце к нам подошел менеджер управляющего труппы, показал пальцем на меня и сказал, что со мной хочет поговорить Мэтью. Первый вопрос, который он мне задал, был: «сколько тебе лет?». Я сказал, что шестнадцать. Мэтью ответил, что мне надо немного подождать, так как я слишком юн.  Я был потрясён, потому что я совершенно не ожидал, что дойду до финала и лично пообщаюсь с мастером. 

Мэтью сказал, что было в моем танце что-то, что его зацепило, и он предложил походить к нему на классы, а потом вновь прийти на кастинг. Я начал совмещать посещение своей школы с классами у Мэтью. И через пару месяцев Мэтью позвонил мне и сообщил, что у него есть роль для меня в спектакле «Кармен». В то время в Англии было два хореографа, с которыми было интересно работать. Это Мэтью Борн и Уэйн МакГрегор. И к тому времени у меня уже был опыт работы с МакГрегором.

Я только сейчас понимаю, насколько это было невероятно, потому что мне довелось работать с МакГрегором ещё до учебы в школе Мари Рамбер. Уэйн меня пригласил, когда мне было 13 лет. Это было что-то вроде небольшой танцевальной компании, где он сам тогда ещё танцевал и показывал материал. 

Сам постановочный период «Кармен» занял два месяца. Мэтью прислал нам множество видео, каких-то книг, которые мы должны были прочесть, чтобы понять все образы и характеры персонажей спектакля. По сути это была очень большая актерская работа, помимо чисто танцевальной.

Е: А Мэтью Борн всегда использует такой метод работы при создании спектаклей, или это было сделано именно при подготовке “Кармен”?

И: Мэтью всегда так работает. Проводит большую исследовательскую работу перед началом репетиций. Вообще Мэтью работает очень глубоко. 

Он  всегда очень четко знает, чего хочет: каким будет сюжет, и какие должны быть образы. Но он вовлекает танцовщиков в процесс создания спектакля и ждёт от артистов такого же творческого отношения. Они могут импровизировать, могут предлагать что-то своё, поэтому они тоже должны быть внутри материала, прочитать  много книг, просмотреть видео. Это был потрясающий и очень интересный творческий процесс. И два месяца подготовки к спектаклю были очень живыми. А дальше начались гастроли.

Тогда мне было 17 лет. Своё восемнадцатилетие я встретил на гастролях. Но, там уже была другая обстановка, не как во время подготовки.

Мы показывали 8 спектаклей в неделю. Понедельник был выходным, во время которого мы переезжали в другой город — и снова 8 спектаклей. Снова понедельник и переезд. И постепенно все стало становиться немного однообразным, несмотря на то, что каждый из нас разучил по три партии, чтобы менять друга и танцевать разные роли.

Но мне становилось все скучнее, к тому же я был молод и полон творческих планов.  Мне стало всего этого не хватать. Я решил уйти из труппы, и это вызвало большой скандал.

 Е: Могу представить, какого это для такого уже знаменитого хореографа, когда молодой артист, которого не так давно взяли в труппу, вдруг говорит, что мне надоело.

И: Я хотел совершенствовать технику классического танца. Но во время гастролей одного и того же спектакля я начал чувствовать, что теряю ее. По истечении восьми месяцев я увидел, что не происходит никакого творческого развития.

Е: Уже после завершения учебы вы работали в проектах Государственного театра Гертнерплац в компании современного танца «Introdans» в Нидерландах, в компании Балет Берна в Швейцарии, танцевали в постановках Хофеша Шехтера, Александра Экмана, Стейна Селиса, Патрика Делькруа, Каетано Сото, Феликса Ландерера, Гильерме Ботело и других. У вас была возможность познакомиться с работами Ирджи Киллиана и хореографией NDT. 

Но как долго шёл процесс перехода от исполнительской карьеры к профессии хореографа? Было ли это два параллельных процесса, или вы закончили танцевать и потом сразу ушли в свободное плавание и стали хореографом?

И: Я начал ставить очень рано, ещё когда учился. И почти всю жизнь я параллельно работал и хореографом, и танцовщиком. Мне везло попадать в такие труппы, где у артистов была возможность и танцевать и ставить. И потом выпускать собственные вечера постановок. И я, конечно, очень многому научился у хореографов, с которыми работал. Я использовал что-то из их методов и творческого языка. Также я постигал инструменты чисто стенографические и сценические — это особенности светового оформления, техники работы с декорациями и инструментами, которые сопровождают работу хореографа. 

Е: Была ли у вас какая-то ключевая работа, после которой вас стали чаще приглашать как хореографа?

И: Изначально я не думал, что стану хореографом. Я это делал просто ради удовольствия. И вот однажды, когда я работал в Германии, один из моих друзей обмолвился, что в Ганновере проходит конкурс хореографов и что, если я подам заявку, то обязательно выиграю.

Я, правда, ничего тогда не выиграл, но для себя понял, что моя работа хореографом может приносить удовольствие не только мне и моим друзьям, но может нравиться публике.

После этого я решил подать заявку на конкурс в Портленде, штат Орегон. И сначала мне пришёл от них ответ попробовать ещё раз через год. Но затем они сообщили, что им интересно, чем я занимаюсь, и они хотят пригласить меня поставить что-то для труппы их театра. Директор театра сказала: «Вы знаете, что-то есть интересное в ваших работах, и я рискну пригласить вас сразу на постановку к нам».

Это было в 2010 году. Тогда я поставил спектакль под названием «State of Matter». И с этого момента моя карьера хореографа пошла в гору, потому что с этим спектаклем я сразу получил несколько наград. 

Е: После успешной работы в Портленде вам предложили стать хореографом-резидентом этой компании и предоставили возможность работать хореографом-фрилансером в разных европейских компаниях. Расскажите, как вы все это совмещаете?

И:  В Портленде был мой первый опыт работы хореографом, когда я за свой труд получил гонорар. Спектакль 2015 года получил всеобщее признание и после этого мне предложили там стать хореографом-резидентом. Работая в Портленде, я продолжал ставить примерно раз в два года, но начал получать предложения и из других стран… Приходится совмещать.

Е: А есть ли разница в работе в Европе и США с публикой и профессиональным сообществом?

И: Разница состоит в финансировании. В Европе существует определённая поддержка от правительства. В Америке ситуация с финансированием балетных трупп крайне тяжела. Там каждый доллар приходится получать от меценатов и спонсоров, каким-то образом зарабатывать. И если раньше хотя бы какие-то крупицы шли от правительства, то сейчас и это полностью исключили. 

Е: Да, действительно. В США нет Министерства культуры. Все держится на частных инициативах. Если вам нравится та или иная компания, вы можете её поддержать какими-то пожертвованиями.  Есть много различных бизнес-фондов, фондов, которые были созданы крупными корпорациями. И в европейской ситуации экспериментальным театрам выжить проще, чем американским коллегам.

И: Из-за этой ситуации с финансированием в США работа хореографа ведётся по-другому. В Европе на создание постановки отводится 6 месяцев. В США 6 недель — это потолок. И это всегда очень напряженная работа. Танцовщики никогда не сидят на полу, они работают до последней капли пота, если можно так сказать.

И когда я потом приезжаю в европейские труппы, где тоже вообще очень все трудоспособное и много работают, я чувствую огромный контраст по напряженной работе. И сейчас, честно говоря, меня раздражает, когда я вижу, что артисты не работают с максимальной отдачей.

Е: А что касается европейских и американских зрителей. Есть ли между ними разница? 

И: Возможно 40 лет назад была достаточно сильная разница между публикой в Америке и Европе, потому что у европейского театра гораздо более длинная история. Тем не менее, современный танец родился именно в Америке, и на сегодняшний момент американский зрители знаком с огромным количеством разных трупп, которые приезжают туда на гастроли. То есть сейчас американская публика также достаточно образована, и тоже имеет большой зрительской опыт. 

Так что считаю, что сегодня нет большой разницы между зрителями, разве что американцы не стесняются выражать свои эмоции во время просмотра спектакля, а меня до сих пор удивляет, если кто-то из зала вдруг говорит «вау».

Порекомендуйте друзьям